Во второй статье нашего специального проекта «Как архитекторы работали с классикой» Андрей Бархин, архитектор и контрибьютор ARTDOM, рассказывает о консультациях Ивана Жолтовского — выдающегося представителя советской архитектуры и главы неоренессансной школы. Эти консультации, к которым молодые архитекторы обращались за помощью, стали важным этапом в их профессиональном развитии. О том, что происходило на этих встречах, расскажет Андрей Бархин в нашем совместном проекте.
Система Жолтовского
В устной традиции бытует миф о существовании некоей теории, которую разработал Иван Жолтовский. Но что именно представляло собой это учение, мы можем только предполагать и собирать по воспоминаниям. Например, мой дед Б. Г. Бархин* как молодой выпускник МАРХИ бывал на этих вечерних беседах.
Могу предположить, что Жолтовский делился с начинающими архитекторами своим опытом принятия быстрых и волевых архитектурных решений в работе с радикальным ретроспективизмом**. Это было не просто обсуждение итальянских палаццо, перелистывание обмеров или рисунков и фотографий. Речь шла о том, как не проиграть в конкуренции, не выпасть из профессии на крутых виражах «социалистического реализма» в архитектуре 1930-х, как создать совершенное творение в реальном современном городе и подчеркнуть статус новой советской столицы.
На этих встречах обсуждалось, на что обратить внимание при использовании итальянских увражей и как не остаться неучем. Как создавать ретроспективную, «буржуазную» архитектуру в условиях пролетарской диктатуры и как общаться с заказчиком-властью.
В устной традиции бытует миф о существовании некоей теории, которую разработал Иван Жолтовский. Но что именно представляло собой это учение, мы можем только предполагать и собирать по воспоминаниям. Например, мой дед Б. Г. Бархин* как молодой выпускник МАРХИ бывал на этих вечерних беседах.
Могу предположить, что Жолтовский делился с начинающими архитекторами своим опытом принятия быстрых и волевых архитектурных решений в работе с радикальным ретроспективизмом**. Это было не просто обсуждение итальянских палаццо, перелистывание обмеров или рисунков и фотографий. Речь шла о том, как не проиграть в конкуренции, не выпасть из профессии на крутых виражах «социалистического реализма» в архитектуре 1930-х, как создать совершенное творение в реальном современном городе и подчеркнуть статус новой советской столицы.
На этих встречах обсуждалось, на что обратить внимание при использовании итальянских увражей и как не остаться неучем. Как создавать ретроспективную, «буржуазную» архитектуру в условиях пролетарской диктатуры и как общаться с заказчиком-властью.
Жолтовский был далек от идеологии «пролетарской архитектуры», он создавал радикально ретроспективную форму.
Он умел убеждать. Он умел нарисовать фасад так, что заказчик принимал его вопреки всему, только ради совершенства архитектуры. У Жолтовского был вкус, были знания — художественные и технические. Он добивался на стройке того высокого качества, которого, кроме него, не мог достичь никто. У Жолтовского было это чувство прекрасного, которым он заражал окружающих — заказчика, исполнителя, учеников. И поэтому к нему шли. И именно он вдохновлял молодых архитекторов вкладывать изысканные итальянские мотивы в свои обычные жилые дома. Это была художественная программа Жолтовского, не Сталина. Это была та настойчивость в осуществлении неоренессанса, которая была нужна только Жолтовскому. И потому дома И.З. Вайнштейна и Е.Л. Иохелеса, А.К. Бурова и других мастеров 1930-х были столь романтичны. Все они были родом из «коллекции» Жолтовского. И каждый из них смог бы сыграть роль здания Госбанка или дома на Смоленском бульваре. Меня этот загадочный период интересовал всегда, точнее, с момента, когда я увидел разницу между домами А.Г. Мордвинова или Д.Н. Чечулина на Ленинском проспекте конца 1930-х и домом М.Г. Бархина, брата моего дедушки (около площади Гагарина, созданной А.Е. Аркиным и Е.А. Левинсоном). Становится очевидным, что ни Мордвинов, ни Чечулин к Жолтовскому не ходили.
Архитектурные влияния
Михаил Григорьевич Бархин, в конце 1930-х сотрудник мастерской Жолтовского, осуществил свой дом перед войной. И он принадлежит к лучшим, самым изысканным для своего времени. Помните, какой там фриз замечательный, и даже испанские мотивы. А почему там разные наличники? Откуда у молодого специалиста, недавнего соавтора «Известий», такая игривость? Ведь это означает дополнительные усилия, затраты. Больше следует выполнить чертежей, изготовить моделей. И главное — это надо утвердить. А пилястра на углу перед аркой? Я уверяю вас, этот дом весь состоит из таких решений, которые не имеют ясного ответа, причины, кроме экзальтированного вкуса Жолтовского. Таковы все работы и самого мастера.
Архитектура Жолтовского не просто была неоренессансной стилизацией. В своей художественности, итальянской нетривиальности мотивов и их трансформации она превосходила и застройку Флоренции конца XIX века (для которой неоренессанс был формой контекстуализма по отношению к подлинникам XV века), и неоклассику Америки, которую Жолтовский знал по публикациям. Жолтовский не боится эклектизма и роскоши. Но эта роскошь сбалансирована необходимыми пустотами. Жолтовский вводит моду на дома с редко поставленными наличниками. «Типовой» советский архитектор так никогда не мыслил.
Жолтовский остается авторитетом, величиной вопреки всем тем итальянским цитатам, которые он сознательно использует. Потому что он завораживает исполнением этой красоты. Как говорят, есть искусство сочинять (Моцарт), а есть — исполнять (Рихтер). Жолтовский «не рядился в Пикассо», он выполнял иную функцию — был главным строителем, архитектором. И свою задачу, сделать Москву прекрасным, столичным городом, он выполнил.
Михаил Григорьевич Бархин, в конце 1930-х сотрудник мастерской Жолтовского, осуществил свой дом перед войной. И он принадлежит к лучшим, самым изысканным для своего времени. Помните, какой там фриз замечательный, и даже испанские мотивы. А почему там разные наличники? Откуда у молодого специалиста, недавнего соавтора «Известий», такая игривость? Ведь это означает дополнительные усилия, затраты. Больше следует выполнить чертежей, изготовить моделей. И главное — это надо утвердить. А пилястра на углу перед аркой? Я уверяю вас, этот дом весь состоит из таких решений, которые не имеют ясного ответа, причины, кроме экзальтированного вкуса Жолтовского. Таковы все работы и самого мастера.
Архитектура Жолтовского не просто была неоренессансной стилизацией. В своей художественности, итальянской нетривиальности мотивов и их трансформации она превосходила и застройку Флоренции конца XIX века (для которой неоренессанс был формой контекстуализма по отношению к подлинникам XV века), и неоклассику Америки, которую Жолтовский знал по публикациям. Жолтовский не боится эклектизма и роскоши. Но эта роскошь сбалансирована необходимыми пустотами. Жолтовский вводит моду на дома с редко поставленными наличниками. «Типовой» советский архитектор так никогда не мыслил.
Жолтовский остается авторитетом, величиной вопреки всем тем итальянским цитатам, которые он сознательно использует. Потому что он завораживает исполнением этой красоты. Как говорят, есть искусство сочинять (Моцарт), а есть — исполнять (Рихтер). Жолтовский «не рядился в Пикассо», он выполнял иную функцию — был главным строителем, архитектором. И свою задачу, сделать Москву прекрасным, столичным городом, он выполнил.
Подробнее об итальянских мотивах И.В. Жолтовского можно почитать в статье Андрея Бархина «Актуальное, ретроспективное и уникальное в творчестве И.В. Жолтовского 1930-50-х» на сайте Архи.ру.
Подписывайтесь на телеграм-канал «Лекторий Андрея Бархина»!
Подписывайтесь на телеграм-канал «Лекторий Андрея Бархина»!
*Прим. ред. Бархин Борис Григорьевич — советский архитектор, лауреат Государственной премии РСФСР в области архитектуры.
**Прим. ред. Ретроспективизм — художественное направление конца XIX — первой половины XX века, основанное на освоении архитектурного наследия прошлых эпох.
**Прим. ред. Ретроспективизм — художественное направление конца XIX — первой половины XX века, основанное на освоении архитектурного наследия прошлых эпох.